Моя бывшая подруга сейчас растолстела,
Сидит дома, варит борщ, штопает мужу трусы
И, пряча в мятом халате рыхлое тело,
Украдкой у зеркала бреет усы, да-да, бреет усы...
А ее тучный муж вонзил свой взгляд в телевизор,
Он только ест или спит, или смотрит в окно,
И жиром забрызган его теплый свитер,
А взгляд безразличьем охвачен давно, очень давно...
Он вечером, сидя за столиком в кухне,
Чавкая, будет жевать бутерброд с колбасой.
В тарелку с гарниром пикируют мухи,
И он их лениво отгоняет рукой, отгоняет рукой.
Но ночь пришла и, прошаркав тапками,
Вы ложитесь в кровать и гасите свет.
И он долго будет мять тебя потными лапами,
Изображая страсти, которых уж нет, которых уж нет...
А в воскресенье он почистит ботинки и галстук,
Оденет сорочку, и вы придете ко мне.
Ты будешь скромно молчать, а он громко хвастать,
Как много счастья в вашей семье, в вашей семье...
А потом, прощаясь и выходя из квартиры,
Ты, улучив момент, украдкой поцелуешь меня.
От тебя пахнет вдруг дешевым мылом,
И я не смогу вспомнить прежней тебя, о, прежней тебя...
И так год за годом минуют тоскливо,
А вы с ним от жизненных бурь в стороне.
Внуки спросят: "Была ль ты счастливой?"
И ты бездумно ответишь: "Вполне!", ты ответишь: "Вполне!"
